Оппозиционные дагестанские издания все чаще и открыто говорят о причастности российских спецслужб к похищению людей в Дагестане. В частности издание Yassen.Ru сообщает о неопровержимых свидетельствах того, что людей в республике похищают ФСБ и ГРУ, прозванные как ив Чечне «эскадронами смерти».
Похищенных людей вывозят в Чечню, подвергают их там мучительным пыткам, выбивают у них признания в преступлениях, которые они не совершали. Многие из похищенных исчезают навсегда, некоторым удается спастись. Но и те, боясь за свою жизнь, не хотят предавать огласке все то, что им пришлось испытать и пережить в Чечне, находясь в плену у российских спецслужб.
Однако, судя по всему, один из узников «эскадронов смерти», оставшихся в живых, решился рассказать журналистам все, что с ним происходило, после того как он был похищен спецслужбами и вывезен в Чечню на территорию российской военной базы. Его история необычна тем, что он сам является бывшим работником УФСБ по Дагестану.
Издание сообщает, что этот материал готовился к опубликованию в республиканском еженедельнике «Новое дело», но был заблокирован после вмешательства высокопоставленных чиновников МВД и Министерства по национальной политике, информации и внешним связям Дагестана.
31 мая был похищен бывший сотрудник ФСБ Арсен Гасанбеков.
Некоторое время назад оккупационное командование в Чечне распространило информацию о задержании неподалеку от чеченской столицы троих жителей Дагестана, якобы готовивших теракт на территории Чечни, напоминает дагестанское издание, рассказывая историю похищения. В их машине было обнаружено
Большая семья Гасанбековых от случившегося в шоке. Ее глава Гасанбек Гасанбеков – полковник КГБ в отставке, на пенсию ушел в 1992 году, в должности начальника отдела по борьбе с организованной преступностью. В разговоре с корреспондентами упирает на то, что он отставник именно КГБ, а не ФСБ: «После случившегося этой организации для меня не существует». Что же заставляет полковника так отзываться о службе, в которой продолжают трудиться его коллеги, младшие товарищи и ученики, где четыре года проработал и его сын – Арсен Гасанбеков? Именно история, произошедшая с сыном.
Первого июня, во второй половине дня, Гасанбековым позвонила их невестка и сообщила, что ее муж выехал накануне вечером из дома на своей «шестерке» и до сих пор не вернулся. Родственники забили тревогу. Стали опрашивать всех знакомых. Эти усилия в конце концов принесли плоды – нашлись свидетели обстоятельств исчезновения Арсена. Люди видели его в ночь с 31 мая на 1 июня в Узбекгородке, покупавшим курицу-гриль. По словам очевидцев, к его шестерке подъехали две машины без номеров. Люди в «гражданке» окружили Арсена и затолкали в одну из них. Она уехала в сторону здания УБОП МВД Дагестана. Один из нападавших сел в машину Арсена и уехала в сторону ресторана Буран.
Итак, мини-расследование, проведенное семьей Гасанбековых, выявило – Арсена похитили. С заявлением об этом Гасанбек Гасанбеков и обратился в Советский РОВД и прокуратуру Советского района Махачкалы. Далее заявления и обращения следовали одно за другим: 8 июня – телеграмма Владимиру Путину, 11 июня – телеграмма директору ФСБ России Николаю Патрушеву, 13 июня – телеграмма прокурору республики Яралиеву, 16 июня – заявление на имя начальника Управления ФСБ по Дагестану Владимира Муратова. В ответ – тишина. Или отписки, типа: «Дело взято под контроль…».
«Уже тогда мы заподозрили, что сына похитили сотрудники спецслужб. Мы умоляли – дайте нам знать, где сын. Если у вас – скажите, мы хоть успокоимся. Но так ничего и не сказали».
А 27 июня Гасанбековым позвонили из Чечни. Человек, представившийся адвокатом, сказал, что Арсен Гасанбеков находится в изоляторе временного содержания Грозненско-сельского отдела внутренних дел. Что он задержан по подозрению в подготовке теракта на территории Чечни, и что 28 июня суд должен определить ему меру пресечения.
«Я сразу поехал туда и действительно нашел сына. Грязный, обросший, весь в синяках – он представлял собой страшное зрелище. Я привез с собой документы, и судья своим решением постановил избрать для Арсена меру пресечения – явку по обязательству (он должен явиться в суд по первому требованию). После этого я и привез его домой ».
О том, что произошло с ними в промежутке между 31 мая и 29 июня корреспонденту «НД» рассказал сам Арсен Гасанбеков. Его рассказ мы приводим без сокращений.
- Я матери и сестре говорил: что-то последние два-три дня за мной машина ездит подозрительно. Я еще смеялся, говорил матери: вот сейчас заберут меня в Чечню. Накаркал, как говорится – так и получилось.
В 12 часов ночи я покупал куры-гриль в Узбек-городке, около цветочного рынка. Оказалось, что совершенно случайно меня увидели люди, которые меня знают. Когда я покупал куры-гриль, подошел человек в форме работника ГАИ, машина была без номеров, 99-ая, номера откручены. Попросил документы, потом постучал по стеклу и говорит: «А че пленки?» Я говорю: что тебе пленки сейчас мешают? И курицу положил, где переднее сиденье. Потом смотрю, подъехала белая девятка. Оттуда вышли четверо. Один подошел и сходу дал в дыхло, закрутил руки, другой надел маску. Закинули на заднее сиденье и двое сели на меня. Начали обзывать меня матом, мол, ваххабист, мы тебе сейчас покажем. Ты сделал то-то, ты что не помнишь? В таком плане все. И еще бьют по ходу. Потом увезли куда-то за город, избили, прыгали на спине, выгибали пальцы. Но это, оказывается, были только цветочки. Я думал, сейчас побьют, в райотдел привезут, а там уже по-человечески допросят. Не представлялись, абсолютно никаких документов. Единственное тот гаишник был в форме, и то у него не было значка и на машине не было номеров.
Потом до утра они меня били на горе, говорили: ты знаешь, сколько человек сейчас пропускают твою жену, твоих детей мы раздавим. Потом закинули меня в машину и везли меня долго. На шапку-маску надели еще целлофановый пакет и обвязали его скотчем, чтобы он не упал. Я всю жизнь на машине, я знаю хорошо и город, и дороги по Дагестану. Я понял, что мы едем в сторону Хасавюрта. А там, где Хасавюрт – там Чечня. Я им по дороге говорю: если вам что-то надо, отвезите меня в райотдел: я вам и подпишу то, что надо и скажу. Не надо меня везти в Чечню. Я догадался, что меня везут в Чечню, потому что в последнее время очень много людей пропадало. Я сам знаю, сколько случаев было, когда люди выходят из мечетей и пропадают, как из дому забирают. Теряются люди. Я говорю: не везите меня в Чечню. А тот, кто сидел за рулем, говорит: да ладно, не плачь, мы тебя не в Чечню везем, мы везем тебя в Дербент, в ИВС.
Мы доехали до Хасавюрта, потом свернули в какую-то лесополосу. Там тоже еще избили, ничего не спрашивая. Просто избили. Потом пересадили на свою девятку. А до этого везли на моей машине. В лесополосе я уже потерял ориентир и не знал, куда мы едем. Когда мы сели, один из них обругал меня матом, дал хорошенько мне сзади несколько раз, потом посадил в машину и мою голову опустили между сиденьем и дверью. И когда он это делал, пакет, который был у меня на голове, немного порвался в области левого глаза, и я начал мутно видеть через прорези для глаз, через дырочку в пакете. Я стал ориентироваться. Я увидел Герзельский пост. Я там часто бывал, когда работал в органах, приходилось там бывать по службе. Я сразу узнал это место. И потом, когда мы куда-то подъехали, остановились, они вышли и сказали: не дергайся, не рыпайся, а то подстрелим. У меня к этому времени затекли руки, потому что как только они меня взяли, они мне сразу их туго перевязали. И прошло уже около 12 часов, поэтому у меня руки затекли. Я им говорю: или перевяжите, или ослабьте. Но им было без разницы. Они даже не реагировали – сидели, смеялись, мол, мы сейчас тебе потуже затянем.
Они вышли из машины, взяли водку, разложили все на капот и стали пить. Видимо, они кого-то ждали. Они выпили бутылку и один из них говорит: я там в кафе заказал, давайте пойдем, там уже все готово, зовут. Там сядем, еще пузырек выпьем. Остальные стали говорить: а как мы этого оставим? Тот сказал, что подгонит машину вплотную к кафе, и сядет за уличными столами. Они так и сделали. И прошел примерно час, может больше, может меньше – там время тянулось так, что невозможно было вести счет. Подъехали те, кого они, по всей видимости ждали, еще выпили, посидели, поели. Потом говорят тем: вот, мол, он типа голубой (все это нецензурными выражениями), заберите его, поработайте нормально с ним. Они подогнали вплотную теперь к другой машине, «семерке», сказали мне, чтоб я пригнулся, и пересадили меня.
Я видел очень мутно, четко не мог запомнить лица. Впереди нашей машины ехала другая, там кто-то выходил на постах и показывал удостоверение, говорил, что «эта машина со мной».
Когда мы заехали на территорию Чечни, они опустили мою голову. Мы ехали минут тридцать. Свернули куда-то направо. Потом оказалось, что мы приехали в войсковую часть. Они вышли из машины, с кем-то поздоровались и там такой русский голос: ну давай, выводи.
Ни одного нормального слова сказано не было – только матом все говорили. Меня нагнули, повели и засунули в какую-то яму. Открыли люк и туда меня опустили. Когда с меня уже сняли маску, пристегнули наручники, я увидел помещение два на четыре метра. Деревянный настил из досок-отходов. Около стены стоял, как они его называли, станок. В стенку на расстоянии полтора метра над полом и друг от друга забиты два штыря, они выступают на сантиметров 15. И к ним приварена арматура параллельно полу. На концах такие вилки, за них цепляют наручники. И посередине тоже проходит арматура, забетонированная в землю. Как распятие. Если туда тебя цепляют, колени до пола не достают, а на ногах стоять не можешь. Получается на руках висишь. Вот шрамы у меня на руках (показывает запястья). Это потом они гнили у меня.
И начинается прессинг – дубинка сантиметров 80 деревянная и сверху нее натянут резиновый шланг сантиметров в 6-7 шириной. Ей избивают. Или берут старый армейский телефонный аппарат, который ток дает. Один проводок от него привязывают к самой железке, а другой – к пальцу, или к уху, или… ну к любой части тела. Когда начинают крутить ручку аппарата, ток через тело проходит. Так они меня неделю прессовали.
Они обвиняли меня в связях с незаконными вооруженными формированиями, которые занимались убийствам сотрудников правоохранительных органов на территории Чечни и Дагестана. Говорили, о взрывах, о терактах – обо всем. Они называли имена всех, кто находятся в розыске – Макашарипов, Баккунов, остальных всех – и очень хотели, чтобы я говорил, что их знаю. Метод был такой:
- Ты знаешь того-то?
- Нет, не знаю.
Раз-раз – дубинкой.
- А, знаю, знаю.
- Где ты его видел? Там-то не видел, не возил туда-то?
- Нет, не видел, не возил.
Начинают пускать ток.
- А, да, помню, да, возил, видел.
И вот такими методами в течение недели я написал там диссертацию. Называлась она: «Явка с повинной». Они разрешили мне написать это наверху.
Они хорошо совмещали моменты, близкие к истине. Например, мне приписывали убийство работника ФСБ, капитана Курбанова Абдурахмана. Потому что я раньше работал там. И, мол, я его сдал. Я на него навел, потому что знал, где он живет. Мне же приписали подрыв БТРа, потому что я живу в районе русского кладбища, мол, это ты туда принес, поставил (Вечером 11.03.2004 в Махачкале в районе русского кладбища был подорван БТР). Они знали про меня все, даже то, чего я сам не знал. Так они за мной следили.
Первую неделю они меня хорошо прессовали. У меня синяки вот, уже проходит, видите, желтые. И так по всему телу, я как будто больной желтухой. Это все еще не прошло с того времени. Вот нога сломанная, видите, опухшая. Говорить о какой-то медицинской помощи, или о чем-то еще… Наручники с меня не снимали в течение всего моего пребывания там.
Когда меня первый день избили, руки до того опухли, что наручники не могли надеть. Солдат, который ко мне приходил, он перестегивал наручник с одной руки на другую. Я-то в принципе ничего не чувствовал, говорил, оставь на одной руке. А он говорил: нет, еще они загниют, мол, руку придется отрезать. Видимо, у них были какие-то свои планы. Все время на корточках в присевшем состоянии.
Первые две недели спать я не мог. Это не назовешь ни спать, ни дремать. Когда у тебя все тело, как один кусок отбивной, и ты как колобок. Если я сейчас вешу
Сначала мне приносили чай, кушать я не мог – все вырывал. Потом через три-четыре дня приносили кусок хлеба. Бывало, через день приносили какие-нибудь прокисшие помои – щи или кашу. То, что можно было из этого есть, я ел. А так они меня заставляли это есть. Говорили: если не съешь, то мы тебе это в задницу все засунем. Выхода не было приходилось есть.
Там же рядом был и туалет. Стояла пятилитровая баклажка из-под минеральной воды «Ессентуки». Она была порезана посередине. Нижняя часть служила унитазом, а верхняя крышкой. И все это происходило в пределах метра. Пошел в туалет, а чтобы элементарно помыться или вытереться бумажкой – никаких условий. Пошел дождь – затапливает. Сидишь в воде. Пока можешь стоять – стоишь. Когда уже не мог – садился. Вот в таких условиях они меня держали.
26-го числа они от меня избавились. Я не знаю, почему они так сделали. Они вытащили меня из ямы, завязали глаза, руки, закинули в багажник машины и связали мне ноги. Привезли на какое-то место. По времени я думал, что меня обратно привезли в Дагестан, что они с меня выбили, заведут какое-то дело, начнут судить. И я думаю, хоть в человеческие условия попаду. Тюрьма есть тюрьма. Туда никто не хочет попасть. Но в тот момент я хотел туда попасть больше, чем даже, наверное, домой. Я очень хотел в тюрьму, потому что там уже не было бы этих пыток. Когда они приходили, я им говорил: или убейте, или посадите. Потому что я не мог уже терпеть. Может у меня не хватало силы воли… Я не знаю, кто на моем месте и как себя вел бы. Раньше я думал, что я могу вытерпеть все, но это оказалось не так.
Охраняли меня русские, из воинской части. Скорее всего была пехота, потому что я слышал как ездили БТРы. Все в масках, в камуфляжах и без знаков отличия. Приходил все время один и тот же человек. Очень поганый человек. Он видимо был в детстве кем-то сильно обижен, и он всю свою злость периодически проявлял на мне. Выкладывался, короче.
Когда меня допрашивали, всегда было три человека. Один из них всегда молчал, а если что-то и говорил, то только шепотом. И, скорее всего, он был сотрудником ФСБ или ГРУ.
Когда начинали пытать, бить, надевали на меня маску и перевязывали скотчем в области глаз, чтобы маска не слетела. Если голова моя находилась не в том положении, сразу получал. Никогда не представлял, что могут быть такие вещи.
Наверное, если бы я сидел на вашем месте и все это слушал, я бы подумал: у него наверное крыша съехала. Я бы никогда в это не поверил, если бы сам не прошел бы. Я не знаю, как это назвать.
26 числа меня вывезли, и я думал, что меня вывезут в Дагестан. И я уже согласен был на то, что попаду в камеру – в человеческие условия. Пускай мне дадут двадцать, тридцать лет – я согласен уже был сидеть. И когда меня о чем-то спрашивали, мне было уже все равно, я уже ни от чего не отказывался.
Они привезли меня в какое-то место, минут 15 постояли, потом вытащили меня из багажника. Поднесли к какой-то машине, посадили меня туда и сказали: шевельнешься – убьем. Я услышал, что впереди в машине кто-то еще был. Он стонал. Такой страшный стон, забитого человека. Он даже стонать не мог. И потом открылась дверь и еще кого-то посадили. Я думал, это мой охранник. И так мы просидели минут 15 в тишине.
Слышу скрип тормозов уазовских. Потом крики: лежать, не двигаться, руки за спину. Нас вытащили, закинули в уазик и привезли в райотдел. Оказалось, что со мной в машине еще двое дагестанцев. Они точно такие же как и я, связанные и избитые. Действительно, это была липа. Одного из них звали Муххаммад, а другого Абдулкадыр.
Мухаммад – четырехкратный чемпион Росси по карате-до. Это он стонал. Они его до такой степени забили. В зубы дали ему палку и минут 15 его били. Они спрашивали его: ты чемпион? Он говорил: да. И они его продолжали бить. Они хотели, чтобы он сказал: нет, не чемпион. Я поразился его силе воли. 15 минут его били без остановки. Дали ему в зубы палку, чтобы он не кричал, а он зубами перегрыз эту палку. Он очень мужественный парень. Я слышал, когда его били, я потом уже узнал, что это он.
Потом в райотделе нас стали допрашивать. Оказывается в машине, куда нас троих посадили был фугас, какие-то ракеты. А мы – террористы из Дагестана. В таком виде, связанные в машине, посредине Чечни, где каждые пять километров блокпост, и каждый второй – работник милиции.
Я поразился порядочности чеченский милиционеров. Это люди, истерзанные, измученные войной – остались людьми. За все время моей работы в правоохранительных органах я не видел, чтобы так хорошо обращались с людьми. Нас приняли не как бандитов, а как своих родственников, попавших в беду. К нам очень сочувственно относились и в райотделе, и в ИВС, и судья нам тоже так хорошо отнесся.
Единственное мне кажется почему их (Мухаммеда и Абдулкадыра) судья не отпустил, потому что отец приехал с моим паспортом и моя личность была установлена. Их бы тоже отпустили бы, если бы за них поручились. Они были похищены еще 25 мая. Мухаммада забрали прямо с дома. Вывезли на море, закопали по шею в песок, надели на него противогаз. А он крепкий парень и долго держал дыхание, они смотрят, что он держится. Потом раскапывают его до дыхалки и били туда, чтоб он так не держался. Так его мучили. А другого в Ханкале держали. У этих ребят такая же ситуация как у меня.
Следователь нам сказал, что нам очень повезло, потому что только за последние два месяца там обнаружили 200 обезображенных трупов. Прямо на фугасы сажают и взрывают. Там это в порядке вещей. И сами сотрудники милиции знают, что делают это не простые люди, и даже не боевики, а спецслужбы. Там есть такие ГРУшные, так называемые, «эскадроны смерти». Я не знаю, что будет дальше. Сигареты на мне тушили.
Если в милиции должны работать, то только такие как чеченские милиционеры. Тогда и не будут убивать милиционеров. И я не могу после того, что со мной произошло, кого-то судить (это об убийствах милиционеров), я не оправдываю никого, но судить я не буду. Никого. Как бы там не было, и что бы там не говорили.
Разговор с Арсеном Гасанбековым состоялся во вторник, сразу после его приезда из Чечни. Мы разговаривали в квартире его отца. Семья живет в обыкновенной пятиэтажке на улице Мира. Пока ждали Арсена (он уехал на освидетельствование к судмедэкспертам), разговариваем с его мамой, Валентиной Марковной.
Она 38 лет живет в Дагестане. Все это время работала преподавателем. «Сын недавно принял Ислам. Я с ним много говорила на эту тему. Поняла одно – Ислам несет в себе те же ценности, что и христианство – не убивай, не воруй, помогай бедным и слабым. Да, мой сын молится и ходит в мечеть. Да, невестка носит хиджаб. Но разве это преступление? Они называют его ваххабистом. Они хоть сами знают, что такое ваххабизм? Выдумали себе какой-то ваххабизм и все на него валят…».
Приезжают Гасанбек Гасанбеков и Арсен. Глава семьи рассказывает о подробностях поиска сына, о своих обращениях и заявлениях и делает свои выводы:
- Когда я узнал, что моего сына похитили, я обратился во все органы: прокуратуру, Советский РОВД, ФСБ, Правительство Дагестана, Патрушеву, Яралиеву, Путину. Все писали отписки. Я ходил в ФСБ, к своим друзьям, хотя их нельзя так назвать, к бывшим подчиненным. На прямой вопрос, не содержится ли у них наш сын, ответа не получал. Если бы у них что-то было, почему они не пришли мне и не сказали: эй, Гасанбек Ашуралиевич, твой сын подлец, он преступник. Я бы никогда не стал его оправдывать, если бы был уверен в том, что он что-то подобное совершил. Сам бы своими руками убил. Я твердо уверен, что мой сын никого не резал, никого не убивал, никого не взрывал. Из МВД он ушел старшим лейтенантом. А в ФСБ ему дали звание прапорщика. Проработав там четыре года, решил уволиться. Он сказал: папа, я ухожу оттуда, там порядочных людей нету. А сейчас, после того, как он ушел из ФСБ, он стал грачевать. Это сын полковника КГБ! У кого из нынешних полковников сыновья грачуют?!
Если он что-то сделал и они это профессионально докажут: пусть посадят – я не возражаю. Даже пусть вынесут смертный приговор – я убью его собственными руками. Для него самый главный судья – это я. Но пусть делают это по-человечески, а не так, как они поступают. Сейчас все «выбитые» признания гуляют по МВД, Прокуратуре и ФСБ, и у людей складывается какое мнение: вот полковника Гасанбекова сын – бандит, террорист. Откуда они знают?! Суд же еще не доказал! Надо же подождать суда – у них что, головы нету что ли? Не успели здесь распространиться эти сведения, как наши уже отправили в Чечню бумаги о том, что он причастен к Каспийскому теракту, чтобы суд его не отпустил под подписку о невыезде. Вот такие вещи делают в этой стране. Просто у моего возмущения предела нет. Они опозорили мое имя. Может, я кому-то на хвост наступил и мне мстят? Я кто для них? Я для них – быдло. Полковник КГБ СССР – быдло. И вряд ли руководство республики знает о беспределе, который творят эти спецслужбы.
Моя жена – русская женщина. 38 лет работает учительницей. Мы вырастили троих детей. У нас пять внуков. Иншаалла, скоро будет шестой. Неужели она, 38 лет воспитавшая чужих детей, воспитает своего ребенка бандитом?!
На следующей неделе мы собираемся в Чечню. Где гарантия того, что нас не убьют всех? И его, и меня, и моих братьев?
Отцу и сыну нужно ехать в прокуратуру на допрос по делу о похищении Арсена. На том и расстаемся.
А утром среды звонит встревоженный Гасанбек Гасанбеков: «Мне надо с вами увидеться». Уже в редакции он поведал продолжение истории. Около 23 часов 30 минут дом, где они живут, был окружен бойцами спецподразделения ФСБ. «Высокие амбалы, в масках, с автоматами – они пришли за Арсеном. Моего брата, полковника милиции, просто оттолкнули. Выглянувших соседей разогнали по квартирам под угрозой оружия, одного парня уложили лицом вниз, орали: «Всем стоять, стрелять будем!» я им пытался объяснить, что утром сам привезу Арсена в ФСБ – никакого толку. Пришлось поехать с ними. Один из замов Муратова сказал: «Твоего сына, наверное, бандиты похищали». Они что, смеются надо мной? В понедельник мы должны ехать в Чечню на суд. До этого медосмотр пройти – нам вчера направление дали. В прокуратуре постановление о признании Арсена потерпевшим выписали. А теперь говорят, что он в подрыве газопровода обвиняется…».
Отдел сотрудничества и СМИ,
