Известно, что состояние любого общества может быть определено его отношением к тем, кто не может самостоятельно за себя постоять. Например, детей-сирот. В СССР существовала огромная система детских домов, в том числе для детей с ярлыками «умственная отсталость», «задержка психического развития».

 

Оставление таких детей в семьях или усыновление не поощрялись. Помню, как на занятиях по психологии на втором курсе медицинского института меня учили, что нам нужно уговаривать родителей сдавать детей с умственной отсталостью (УО) или задержкой психического развития (ЗПР) в специализированные детские дома. Что происходило в этих детдомах, широкая общественность не знала, ибо учреждения эти были, по сути, закрытыми. Лишь с падением «железного занавеса» представители правозащитных организаций смогли попасть в некоторые из них.

 

Попали и ужаснулись. В 1995 – 1996 годах известная международная правозащитная организация Хьюман райтс вотч опубликовала свой доклад о положении с правами человека в детских домах для детей с «диагнозами» УО и ЗПР «Под опекой государства дети страдают от жестокости». Затем и другие правозащитные организации подняли эту тему: Московская Хельсинкская группа, Гражданская комиссия по правам человека и т.д.

 

И что же? Изменилось ли что-нибудь с тех пор в современной России?

 

Судите сами по рассказам очевидцев: сначала обитателей детских домов для детей с ЗПР и УО, затем жителей психоневрологических интернатов (ПНИ). (Все эти очевидцы – дееспособные граждане Российской Федерации).

 

Егоров Н.Н, 1979 года рождения, сирота:

 

«С 1984 года по 1997 год я находился в детском доме № 1. За любые шалости, непослушание нас физически наказывали, применяли психотропные препараты. В темном помещении нас ставили на колени на полчаса - час. На 30-40 минут закрывали в душевой или туалете без света. Били палкой по пяткам, по рукам. Применяли «купанье»- руки за спину, ноги связывали и окунали головой вниз в воду. При каждом таком окунании я захлебывался. За провинности мне кололи аминазин, давали снотворные препараты.

 

В 1997 г. я был переведен в ПНИ-10, где прожил чуть больше 2-х лет. Я пытался отстаивать перед администрацией интерната свои права. За это «для коррекции поведения» два или три раза заведующий отделением Ульянов В.В. назначал мне психиатрическое «лечение». Меня раздевали, отбирали одежду и укладывали в кровать. Насильно делали инъекции препаратов, от которых я постоянно спал.

 

В 2000 г. я был переведен в ПНИ №3. В этом интернате меня трижды помещали в закрытые палаты, применяли препараты в уколах и таблетках, давали галоперидол. Таблетки подмешивали в пищу.

 

От психотропных препаратов у меня возникали судороги мышц шеи, ног и рук. Это было очень мучительно, это настоящее истязание. «Коррекция» на то и рассчитана, чтобы мы испытывали ужас при одной лишь угрозе персонала назначить «лечение». В ПНИ №3 администрация для усмирения проживающих прибегает еще и к помощи 1-го отделения, в котором содержатся агрессивные пациенты. Этих же пациентов используют для розыска сбежавших из ПНИ ребят

 

Сенькин Евгений Александрович, 1980 г.р., сирота:

 

«С 1984 года по 1997 год я находился в детском доме №2, в Старом Петергофе. Уже в пятилетнем возрасте нам назначали димедрол, давали тизерцин и другие препараты. Препараты давали, чтобы мы не шумели, были спокойными и не мешали персоналу «чаи гонять».

 

Ребят за провинности направляли в психиатрическую больницу №3 и в Центр детской психиатрии на Песочной набережной. В детском доме меня обучали по специальной программе для глубоко-отсталых. В 17 лет я был переведен в ПНИ №10, где обучался по вспомогательной программе. Из-за ссоры со старостой комнаты зав. отделением Ульянов В.В. назначил мне препараты – аминазин, реланиум, неулептил.

 

«Лечили» меня две недели. Однажды от препаратов стало очень плохо, было состояние клинической смерти. Откачала меня медсестра Анжела. После этого препараты отменили. Когда я стал добиваться предоставления мне жилья и выписки из интерната, меня в наказание отправили в психбольницу им. Кащенко.

 

Мне там давали финлепсин. Его дают при эпилепсии, но у меня нет эпилепсии. Благодаря правозащитнице и моему доверенному лицу Г.А. Крышня меня выписали. Но когда я вернулся в ПНИ-10 мне сразу закрыли выход, была угроза, что поместят в «закрытку». Я из интерната сбежал и скрывался. Потом с помощью Г.А. Крышня вопрос с проживанием вне интерната был улажен. Сейчас я живу самостоятельно, работаю, снимаю комнату».

 

Егорова Ольга Викторовна, сирота:

 

«В детском доме №12 с 15-16 лет я уже работала нянечкой и на пищеблоке. В 1996 г. я была переведена в ПНИ №10. С 1997 г. я начала работать в городе уборщицей.

 

В июне 2003 г. я и Егоров Николай, с которым мы были знакомы уже 6 лет, решили зарегистрировать брак. Я написала заявление директору ПНИ Горденчуку В.Г., чтобы мне выдали паспорт для регистрации брака. Зав. 4 отделения Белозерова Татьяна Викторовна и зам. заведующей Черещенков Александр Васильевич выдать паспорт отказались. В июле 2003 г. выяснилось, что я нахожусь в положении. О моей беременности стало известно персоналу 4 отделения. Белозерова Т.В., ст. медсестра Жирнова Надежда Андреевна, медсестра Баженова Людмила Григорьевна, воспитатель Коновалова стали принуждать меня дать согласие на аборт. Стали направлять меня на анализы. Заставили сдать анализ крови из вены.

 

На следующий день Николай пошел разговаривать с Белозеровой Т.В.. Белозерова сказала, что его мнение вообще не в счет - я мол могу родить дебила. Вечером Николай стал выяснять отношения с Коноваловой, настаивал, чтобы меня оставили в покое. Из ПНИ-10 отправили телефонограмму в ПНИ №3, чтобы к Николаю приняли меры. Когда Николай пришел в интернат, его хотели поместить в закрытую палату. Он сбежал оттуда.

 

Николай написал несколько жалоб в прокуратуру, в Комитет по труду и соцзащите. В результате мне выдали паспорт, и мы смогли зарегистрировать брак. Сейчас у нас растет сын. За то, что меня принуждали к аборту, никого не наказали. Считается, что это обычное дело во всех интернатах.

 

МИНИН МАКСИМ, 1984 г.р. – умер в закрытой палате ПНИ №3 16 мая 2005 г. Рассказывают его друзья (все имена изменены):

 

Андрей - 16 мая 2005 года в 09 часов утра в закрытой палате психоневрологического интерната №3 умер Минин Максим, 1984 г.р. Я знал Максима с детского дома №4 г. Павловска, часто встречался с ним в ПНИ-3. До помещения Максима в 6-ое отделение он проживал в отделении №7. Препараты ему не давали и уколы не делали. В 6-ом отделении Минину стали давать препараты.

 

Борис - В пятницу 13 мая 2005 г. ко мне в переходе 6-го отделения подошел парень и сказал, что Минин Максим при смерти. Я побежал в отделение. В коридоре увидел инвалидную коляску, в которой лежал Максим. Его везли спиной от лифта. Спустили его с третьего этажа, где находится кабинет заведующего отделением Бойкова Вячеслава Александровича. Инвалидную коляску везли проживающий Миловидов Сергей и Кунисов Сергей. Рядом шел заведующий отделением Бойков В.А. Минина М. везли в закрытую палату.

 

В субботу я смог пробраться к Минину, пока другой проживающий отвлекал медсестру и санитарку. Я подошел к Максиму и увидел вокруг глаз синяки, подушка была в крови. Я спросил у ребят в палате, что с Максимом. Они мне сказали, что его таким привезли. Глаза у Максима были открыты, но разговаривать он не мог. На тумбочке стояли его завтрак и обед, его ребята пытались кормить, но он зажимал губы.

 

Николай – Минин был избит в кабинете Бойкова В.А., там же ему сделали уколы. Бойков отправил Минина М. в закрытые палаты №21-22, где ему продолжали по распоряжению Бойкова делать уколы. Максим был без сознания три дня. 16 мая рано утром Минин начал задыхаться. Ребята из закрытых палат стали стучать в дверь и звать на помощь. Ф.Алексей побежал к заведующему Бойкову и сказал, что Максиму срочно нужна помощь, ему плохо. Заведующий отделением Бойков В.А. не спеша, пошел в буфет, потом еще куда-то. Когда Бойков пришел в закрытое отделение, Минин М. уже умер.  

 

Тупин Р. – сирота,

 

До 7 лет я находился в детском доме №3, затем до 10 лет находился в школе-интернате №12. В интернате применялось наказание – сажали в изолятор, закрывали под замок. В 10 лет меня за побег к бабушке отправили в детскую психбольницу.

 

Кололи пипольфен, давали аминазин в таблетках, и неулептил в каплях. У меня скручивало ноги, хотел спать, но и из-за боли в ногах не мог заснуть. В больнице, сонный от таблеток, я ходил в школу. Ходили в лечебные мастерские, перебирали сырье для фабрики игрушек. Если я прогуливал работу в мастерских, меня скручивали и делали укол.

 

Через два года меня выписали и отвезли в детдом №4. Учительница Голубева Р. А. и воспитательница Куликова И.В. запугивали уколами. В 14 лет я пожаловался директору на Голубеву, что она воровала батоны и груши. В наказание врач назначила мне аминазин. Из ДДИ №4 три раза меня отправляли в психбольницу №3. Помещали в 21 взрослое отделение, где находятся алкоголики и тяжелобольные. Медсестры относились хорошо, препараты не давали.

 

Два раза помещали в 1-ое подростковое, врач Козицкая З.В. Летом гуляли в «садиках» за решеткой. Первый раз держали три месяца. Второй раз –месяц. При последней госпитализации назначали уколы галоперидола и аминазина. Кололи весь месяц. В 1999 г. меня перевели в ПНИ-10. Я не захотел жить в подростковом отделении, согласился на 5-ое отделение. В детском отделении хуже. Прогулки только с воспитателем на территории интерната. Провинившихся помещают в изолятор и держат от одного дня до двух недель. Там стоит только кровать и горшок.

Подростки едят, лежа на кровати. В это же время применяют препараты.

 

В ПНИ-10 за незначительные нарушения режима, пререкания меня три раза отправляли в психбольницу им. Кащенко. Разница между интернатом и психбольницей только в том, что в Кащенко не выпускают гулять и хуже кормят. В «лечении» никакой разницы нет. В Кащенко были лечебные мастерские, пациенты там клеили папки. Расплачивались с ними за работу сигаретами - по одной штуке в час.

 

Я находился в 8 отделении. Там были наркоманы, алкоголики, бомжи и тяжелобольные. Постели рваные (наволочки, пододеяльники), матрасы и подушки описанные. Запах мочи и кала от постели очень сильный. Часто я даже не мог спать. Пижамы и кальсоны нам выдавали рваные, тапки разные, тоже рваные. Кальсоны однажды выдали в пятнах от крови и с бельевыми вшами.

 

В последний раз меня отправили в больницу им. Кащенко за то, что я остановил на проходной ПНИ-10 работницу кухни с набитыми продуктами сумками и заставлял ее отнести продукты назад.

 

Захаренкова Дина Сергеевна, сирота.

 

Имеет врожденное заболевание - детский церебральный паралич. В возрасте 4-х лет ей поставили диагноз-олигофрения, ее перевели в детский дом №4 для детей с задержкой в развитии. В этом детдоме детей не обучали, объясняя наличием глубокой умственной отсталости у детей.

 

В возрасте 16 лет Захаренкову Д. направили на операцию в институт им. Турнера. Захаренкова Д. находилась в институте 6 лет Для нее была составлена индивидуальная программа обучения по математике, русскому языку, литературе, истории, все шесть лет «необучаемая» Захаренкова обучалась. Из института Захаренкову перевели в ПНИ-4.

 

Однажды в наказание за конфликт с директором интерната психиатр Лихачева Л.Л. назначила ей психотропные препараты, опасные для ее жизни. В результате у Захаренковой Д. резко упало давление, развились тяжелые побочные явления. Друзья Захаренковой подняли большой шум, писали жалобы в различные инстанции. Это и спасло Дину от расправы.

 

Першин Андрей

 

«Я проживаю в ПНИ-10 с 1998 г. Был переведен из детского дома-интерната г. Петродворца. Родителей не знаю, отказной ребенок. В ПНИ-10 у меня произошел конфликт с другим проживающим. Заведующий 5-ым отделением Ульянов В.В. отвел меня в ординаторскую, приказал меня наколоть и положить спать без одежды, совсем голым, в пятой палате.

 

В течение месяца мне делали уколы аминазина, я спал все время. Потом отменил уколы, назначил таблетки и еще 1,5 месяца держал на постельном режиме. Нижнее белье мне было выдано, но верхнюю одежду не давали. В феврале-марте 2000 г. я пошел в ванную и попытался вскрыть себе вены. Я устал пить таблетки, постоянно лежать в постели и спать. От таблеток мне было очень плохо, всего знобило и трясло, была сильная слабость, не хотелось жить.

 

В ванную зашел парень и вызвал медсестру. Мне оказали медицинскую помощь и отправили в психбольницу им. Кащенко, в 6-ое отделение. В Кащенко мне наложили швы, продержали месяц. Все это время три раза в день давали препараты (аминазин). В 2004 г. дежурный врач оговорила меня, что я якобы обругал ее матом. Ульянов вызвал меня в ординаторскую, дал указание сделать укол. Я хотел объяснять, что конфликта не было. Ульянов вызвал другого проживающего в интернате парня на помощь. Этот парень, Ульянов, две медсестры держали меня, а третья делала укол.

 

Ульянов снова отправил меня в психбольницу им. Кащенко. Там снова давали аминазин в таблетках. 6-ое отделение было переполнено, пациенты спали даже в коридоре на диванах. Большинство было больных, но были и нормальные. Примерно 8 человек было принудчиков, совершенно нормальные парни. Было несколько алкоголиков. На прогулки нас не выводили. Вообще там гулять выводят только летом, и то редко. В ПНИ-10 жить очень тяжело, так как нет ничего личного, нельзя уединиться. За любой пустяк могут закрыть выход, наколоть, кормят очень плохо. Работники кухни продукты воруют, а с нас 75 % пенсии высчитывают. Личные вещи, тумбочки постоянно проверяются медсестрами. Я могу работать и жить самостоятельно, жить в ПНИ не хочу.

 

Русинова Венера Александровна

 

Русинова В.А., 1978 г. р. После рождения она поступила в дом ребенка №3, в возрасте 4-х лет ей был поставлен диагноз олигофрения. В 1982 году она была переведена в детский дом-интернат №2 для детей с задержкой психического развития. Детей обучали по программе вспомогательной школы. До 12-летнего возраста В. Русиновой было тяжело в детском доме. Воспитатель группы была жестокой, била палкой, куском резины от скакалки, помещала под душ, окунала головой в ванную, унитаз.

 

Воспитательницу звали Фонарь Валентина Владимировна. Вторая воспитательница Мария Петровна (умерла) занималась «профилактикой» с утра: дети должны были подходить к ней, спускать трусики, и Мария Петровна стегала 2-3 раза по голой попе резинкой от скакалки. Если кто-то из детей начинал плакать, то воспитательница говорила «заткнись». Жаловаться было нельзя. В психиатрические больницы из группы Венеры никого не отправляли. Медсестры сами делали уколы, давали таблетки.

 

В 2000 г. В. Русинова была переведена в ПНИ-10. В ПНИ-10 до 2001 г. Русиновой В. не начисляли пенсию. Летом 2001 г. под принуждением Русинова подписала договор с ПНИ-10 на один год об обслуживании и перечислении 75 % пенсии на счет интерната. Ей угрожали, что в противном случае ее никуда из ПНИ выпускать не будут.

 

В декабре 2003 г. Русинова подписала договор под угрозой судебного разбирательства. В декабре 2003 г. Русинова В. отказалась подписывать договор. Получала 300 руб., 75 % с нее все равно высчитывали. Кроме того, с них постоянно собирали деньги на игрушки, цветочные горшки. Отсутствие денег переносится ребятами в ПНИ тяжело из-за плохого, скудного питания. Девушки скудность питания переносили легче, а парням явно не хватало.

 

В ПНИ Русиновой выдали одежду: 2 пары колготок, 2 пары трусов и маек - на год; куртка, пальто без учета размера – на 5-6 лет. Венера получила также кроссовки 38 размера (нога 36 размер), ей дали ортопедические ботинки (других не оказалось) и кирзовые сапоги наподобие солдатских.

 

При поступлении в ПНИ Русинова В. получила 2 комплекта постельного белья. Через какое-то время заболела гепатитом девочка, и белье собрали в стирку для дезинфекции. После этого два года белье не выдавали. Венера пользовалась личным комплектом.

 

В 2001 г. Русинова Венера поступила в профессиональный реабилитационный лицей (ПРЛ) на специальность «портной легкого женского платья». В 2002 г. она получила специальность портного. В 2002 г. пошла в группу закройщиков, отучилась 2 года, получила 4-ый разряд. За время обучения Венера показала себя самостоятельной и ответственной ученицей, училась на «4» и «5», несмотря на то, что у нее только образование по вспомогательной школе.

 

В 2002 г. в ПНИ-10 собирали документы для постановки на учет по улучшению

жилищных условий. Венера была в списке. Но в комитете по труду и соцзащите населения им ответили отказом.

 

В ПРЛ Русинова В. своим стремлением получить специиальность и способностями обратила на себя внимание, и ее преподаватель стала ей помогать в житейским проблемах. Директор ПРЛ написала письмо в ПНИ-10 с просьбой оказать Русиновой Венере помощь в получении жилой площади. В ответ на это письмо заведующая отделением сказала Венере: «Вот пусть они тебе сами его и предоставляют».

 

Русинова В. собрала документы и прошла комиссию для постановки на учет на получение жилой площади. В ПНИ-10 она получила отказ в даче рекомендации (справки, что может проживать самостоятельно), т.к. Русинова не отработала 1 год и не имеет трудового стажа. В настоящее время Русинова Венера проходит в том же лицее 2-х годичный курс повышения квалификации закройщика и работает уборщицей по совместительству. С работой и учебой она хорошо справляется. Но в ПНИ-10 отношение к ней ухудшилось. Врач отделения Терещенко Александр Васильевич ей, например, сказал: «Ну что ты хочешь добиться?! Ты ведь от рождения дура!».

 

В ПНИ никто не информирует проживающих там граждан об их правах. Проживающих принуждают подписывать документы на перечисление 75 % пенсии на счет ПНИ. Когда Венера отказалась подписывать такой договор, то ей и другим ребятам было сказано, что вообще закроют счет, и они ничего не получат.

 

*********

Все эти истории вряд ли нуждаются в комментариях. Разве что кто-то из читателей мог бы спросить, а зачем вообще нужна система детских домов для детей с ЗПР и УО, система психоневротических интернатов? Галина Аркадьевна Крышня, педагог-новатор, проработавшая много лет в коррекционных детских домах, утверждает, что скорее всего причина в следующем: сотрудники специализированных детдомов получают ощутимые доплаты в сравнении с сотрудниками обычных образовательных учреждений. И это притом, что ответственности у сотрудников специализированных детдомов гораздо меньше.

 

Никто не скажет им, почему вы не помогли тому или иному ребенку. За время нахождения ребенка в специализированном детском доме на него уже заготовлена медицинская карта, в которой перечислены все «умственные пороки» ребенка. Как говорит Галина Аркадьевна, «создается впечатление, что такому ребенку не поможет и Господь Бог», хотя это и совершенная неправда.

 

Самое ужасное во всей ситуации то, что в системе этих закрытых учреждений не предвидится никаких улучшений. В свое время был известен научно-популярный фильм Эрика фон Деникена «Назад в будущее». Думаю в том, что касается детей-сирот, мы движемся назад к советскому прошлому.

 

Гражданская комиссия по правам человека СПб дважды проводила общественные слушания в 2005 году по данной теме. На одних из слушаний выступил чиновник министерства здравоохранения. Он сказал, что в исламских странах (в том числе и на Кавказе) подобных проблем нет. Там практически нет бездомных детей. Если дети потеряли родителей, их воспитывают родственники. Сможет ли, когда-нибудь российское общество вырасти до морального уровня исламских стран?

 

Роман Чорный,

исполнительный директор Гражданской комиссии по правам человека Санкт-Петербурга, врач-педиатр

 

Отдел писем

«Кавказ-Центр»